|
Валентина Николаева
Дорога
А колеса стучат так строго
Без конца, без
конца, без конца.
Впереди без
конца дорога,
Стук сгоняет
улыбку с лица.
Смотришь глупо в
лицо надоевшим
Пассажирам за
долгий путь:
Разговоры о
здешних, нездешних
Не дают ни
читать, ни уснуть.
В ситуации этой
нелепой
Остается мне
только одно:
Оккупировать
тупо и слепо
Грязноватое в
мир окно.
Полосой
бесконечно длинною
Там деревья
стоят нагишом,
И по ним провода,
словно линии,
Проведенные
карандашом.
И сквозь
веточно-голую сетку,
Проступая на
серый фон,
Промелькнет
домишко так редко,
Словно вымерло
все кругом.
До чего же
скучна картина:
Больше часа
смотреть нет сил,
Хоть бы в век
наш атомной были
Кто-нибудь эти
наши земные
Расстояния сократил.
Вадим Лаврищев
* * *
Батюшка молодой
С черной бородой
В церковке
небольшой
Служит.
Светел огонь
лампад,
Строг Иисуса
взгляд,
Свечек мерцает
ряд
Кротко.
Бабушек редкий рой –
Малого стада строй –
Бога дать им
покой
Просит.
Боже, мольбе
внемли,
Древней моей
земли
Жизнь и покой
продли
Вечно.
|
Нина Карташова
* * *
Ты мне и
знакомым-то не был.
Весна соловьями
поет.
Любовь отпустила
я в небо,
А сердце – в
свободный полет.
В
надменно-холодном и чистом,
Последнем
весеннем цвету
Ловлю незаметно
и быстро
Твой взгляд на
мою красоту.
Любовь моя в
небе. Достанешь?
Но небо не хочет
помочь.
К земле не притянешь. Но глянешь –
Вся в ландышах
белая ночь!
Ты мне не сказал
ни полслова.
И не было
счастья, и нет,
Ни грешного и ни
святого.
Безмолвие в небе.
И свет.
26 июня 2003 г.
Санкт-Петербург
Графика Евгения Цеглова
Жанна Тундавина
Добрый город
(Посвящается
Зеленограду)
Пурги загривок
вдали мелькнет
И к звездам
кинется, беззаботный…
А в окнах свет,
как янтарный мед
В многоэтажных
бетонных сотах.
Ты – добрый город,
ты – мой пророк,
В февраль одетый
иссиня-белый.
На тонких струнах
твоих дорог
|
Играют пальцы
луны несмело.
Мне эта музыка
так близка,
И я брожу средь
вечерних улиц…
И верю в счастье,
ведь мы пока
В обитель
старости не шагнули!
А завтра будет
конец зимы,
Тех дней, что
тянутся, как столетья,
Гляди-ка! Ветер в
чертоге тьмы
Влюбленных сосен
целует ветви…
А боль отброшена
во вчера,
И стерты с жизни
чужие штампы.
Спешит душа,
собираясь в храм,
Под белый купол
настольной лампы.
Николай Брызнунов
На вернисаже
В пространстве
времени мой путь
Теперь тебе не
интересен
Но, говорят, что
мир так тесен,
И может быть,
когда-нибудь
Тебя увижу в
Белом зале…
Любуясь красками
Дали,
Меня заметишь ты
едва ли,
В толпе стоящего
вдали.
Как изменилась
ты, о Боже!:
Такой серьезный,
строгий взгляд,
А мне казалась
ты моложе,
Как двадцать лет
тому назад…
Те годы, как в
волшебном сне,
Мелькнули на
цветных полотнах,
Проплыли лица на
стене,
По волнам штор,
в прозрачных окнах.
Уже не сдерживая
слез
Нахлынувших
воспоминаний,
Я понял: сколько
же страданий
Я этой женщине
принес…
А ты все
смотришь на картину.
О чем ты думаешь
теперь?
Быть может,
знаешь ты причину
Ошибок наших и
потерь.
|
|
Антонина Квадратова
Жизнь обыкновенная
В Великую Отечественную войну по Калужской земле
к Москве и обратно прокатился фронт. Многие села были выжжены,
население изгнано с насиженных мест как рабочая сила: кто в Германию,
кто в Австрию, а кто и в другие дальние края.
По окончании войны многие жители, оставшиеся в
живых, возвратились на родную поруганную землю. Поначалу ютились в
землянках, трудились в колхозе: пахали, сеяли, убирали, сдавали
заработанное государству.
Наконец, потихоньку стали обустраиваться. Каждой
семье и одиночкам выделялся участок леса – стройматериал. Сам пили,
сам вали, ошкуривай, перетаскивай и разделывай бревна – ставь хоромы.
Конечно, приходилось ставить избы сообща, всем миром, помогая друг
другу.
То ли попалась Варе неудачная, бедная делянка, то
ли обсчитались в правлении – только не хватило ей леса на постройку
избы. Надо снова идти на центральную усадьбу в правление просить,
чтобы выписали еще деляночку. Дорога лесная дальняя, да не это самое
страшное: дорогу преграждала речушка. И не больно-то широкая, да
глубокая, брода нет, а плавать Варя не умела. Мостика не было.
Кто-то второпях положил небрежно узенькие клади – вот и вся
переправа.
Дошла Варя до реки. Вода черная-черная, ничего в
ней не видно, ни дна, ни рыбешки. На хлипкие клади жутко даже
смотреть, а не то чтобы ступить на них. Сорвешься – спасать некому.
И так ей стало горько и жалко себя. Вспомнила, сколько обид пережила
за короткую жизнь и на своей земле, и на чужбине. А идти надо.
Заплакала и решила: "Если речку перейду, а леса
не дадут – сама утоплюсь в этой реке на обратном пути". С тем и
ступила на зыбкие клади. Осторожненько, вздрагивая, перебралась
через речку. А когда уже ступила на другой берег, оглянулась на
темную воду и вдруг подумала: "Да я, видно, совсем рехнулась! Даже
если откажут, и то ни за что не утоплюсь. Ишь, чего надумала! Жизнь
только начинается, такую страшную войну пережили, от лютого врага
отбились".
А лес ей выписали, и избу она на свои копейки
достроила. И потом много-много всякого разного выпало на ее долю.
Через десятки лет тяжелейшего труда признали
передовой почетной дояркой. Даже пенсию сносную назначили, наградили
орденом Знак почета.
Жива Варя и сейчас – недавно отсчитала
восемьдесят четвертый год своей обыкновенной жизни. |
